Исключительное право публикации книги Александра Бушкова «Чужие паруса» принадлежит ЗАО «ОЛМА Медиа Групп». Выпуск произведения без разрешения издателя считается противоправным и преследуется по закону.
© Бушков А. А., 2002
© ЗАО «ОЛМА Медиа Групп», 2013
Плавать по морю необходимо.
Жить – не так уж необходимо.
Гней Помпей, римский полководец
Часть первая
– Все равно не вижу, – хмуро повторил Ксэнг.
Он не любил внештатные ситуации. Когда в безукоризненно отлаженную работу вдруг вкрадывается неучтенный фактор – это неправильно. Так быть не должно. Значит, это его, шторм-капитана, недочет, не предусмотрел все возможные случайности…
Впрочем, такую случайность предвидеть было практически невозможно.
Он с треском сложил бесполезную трубу и бросил ее на штурманский стол: не только дымы затрудняли осмотр берега – стекло иллюминатора снаружи было покрыто копотью и изгажено птичьим пометом. Матросы с очисткой палубы не справлялись – пепел с серых небес сыпался непрестанно, крупными хлопьями, как пух из распоротой подушки, да и полчища птиц, оккупировавших мачты и надстройки «Адмирала Фраста» в поисках спасения от неминуемой гибели, гадили так, что «Адмирал Фраст», эта гордость гидернийского флота, постепенно превращался в форменный курятник.
Ксэнг обернулся к Рабану:
– Покажите-ка еще раз, что они там передали…
Рабан с готовностью протянул сложенный вдвое листок.
«Шторм-капитану. Шпора. Приказываю незамедлительно выслать разъездной катер к точке отправки данного сообщения, – значилось там. – Имею информацию, жизненно важную для будущего всей Г.».
– Это все? – спросил Ксэнг, зачем-то перевернув депешу. С обратной стороны листок, разумеется, был девственно чист. – Без подписи?
– Без. Сообщение было повторено восьмикратно, слово в слово… причем в последний раз прервалось на полуслове.
«Шпора» испокон веков в гидернийской системе кодовых сигналов означала: «Крайне срочно, адресату передать незамедлительно». Плюс к тому – «приказываю». Приказывает он, видите ли… А ведь на тоурантском берегу сейчас нет никого из резидентов островного государства. Не может быть. Не должно быть…
– Так. – Ксэнг в третий раз перечитал загадочное послание, написанное каллиграфическим почерком штатного шифровальщика. Но понятнее отнюдь не стало. – Давайте-ка все сначала… – Он поморщился. – Да и расслабьтесь вы, в конце-то концов. Не на докладе же в Адмиралтействе.
Рабан едва заметно изменил позу на чуть более непринужденную (тихонько звякнула дворянская перевязь со шпагой на боку), мельком глянул на корабельный хронометр, укрепленный над дверью люка из рубки, и монотонно повторил рапорт, глядя куда-то поверх головы командира… Кажется, даже слово в слово повторил:
– Три четверти часа назад ютовым вахтенным наблюдающим были приняты семь, с перерывом в минуту, однотипных шифрованных сообщений с берега. Факт приема, согласно Кодексу, был подтвержден сигналом ютового прожектора. Поскольку каждому сообщению предшествовал общефлотский сигнал «Особое внимание», депешу немедленно отправили на дешифрацию. Затем был подан сигнал «Назовите себя», но ответа не воспоследовало… После расшифровки депеша немедленно доставлена шторм-капитану в ходовую рубку… Рапорт закончен.
Барон Ксэнг остался невозмутим, хотя и побелел губами.
– И дешифровка заняла сорок минут? – спокойно спросил он, старательно игнорируя чересчур уж уставной тон собеседника. Нарочито уставной. Можно сказать – издевательски.
Нет, ну не сволочь ли, а?! Даже сейчас, когда малейшая задержка подобна смерти в самом прямом, не метафорическом смысле – Рабан строит из себя этакого тупорылого штабиста, для которого буква Кодекса дороже всего на свете. А думать и решения принимать – это, мол, забота командира… Ксэнг грам-капитана не любил и своих чувств, в общем-то, не скрывал. Да и вообще, кто из моряков, скажите на милость, любит ищеек из Отдела ПРБ? Одно дело – терпеть на борту, но любить – это уж увольте…
– Шифр, использованный отправителем, был сменен Адмиралтейством год назад, – ответил грам-капитан, по-прежнему на командира не глядя. – Дешифровщикам пришлось потрудиться, прежде чем они отыскали требуемый код и…
Это латинское изречение, древняя матросская поговорка: «Плавать по морю необходимо…» Некогда море для человека было бесконечным, безбрежным, неясным и потому постоянно манящим - а что там дальше, за горизонтом? В далекие времена, когда никто еще не знал, что Земля - это шар, рождена эта мудрость. Полностью поговорка пишется так: «Плавать по морю необходимо, жить не так уж необходимо». Глубина мысли состоит в том, что люди всегда дороже самой жизни ценили познание окружающего мира. Открывать неизведанное всегда рискованно. Но человек с колыбели своей истории сознательно рисковал. Иначе мы не знали бы очертаний материков, глубин океана, пространства пустынь, высоты гор и толщи снегов. Все добыто дерзанием. Каждый шаг отмечен смелостью, вызовом опасностям и лишениям.
Всех, кто по крохам и лоскутам собрал нынешний образ Земли, перечислить немыслимо, имя им - Человечество. Но самые яркие имена память наша хранит и хранить будет вечно: Колумб, Магеллан… Наш век этот список пополнил двумя именами: Гагарин, Армстронг…
Плавать по морю необходимо… На долю Гагарина и Армстронга выпало счастье утвердить философскую широту этой мысли, ибо речь уже шла не о море, не о Земле в целом, люди шагнули в пространство, лежащее вне Земли.
Все, что бывает после первого шага, всегда превышает размеры первого шага. Но идущие торной тропой и широкой дорогой непременно помнят о первом усилии, о впервые дерзнувшем. В космосе люди живут теперь неделями, месяцами. Но нужны были сто с лишним минут, прожитых Гагариным, чтобы стало возможным все остальное.
«Плавать по морю необходимо…»
У Гагарина два дня рождения. Первый, тихий и незаметный, - в крестьянском доме. Второй - на виду всей Земли. Второе рождение вызвало множество чувств: «Он человек - посланец Земли», «он наш, советский». И, может быть, самое главное чувство - «он такой же, как все», родился в крестьянском доме, мальчишкой бегал босым, знал нужду… Высшая гордость простых людей - видеть человека своей среды на вершине успеха. Это дает человеку надежду, силы и веру. Вот почему смоленский парень в один час стал гражданином и любимцем Земли. С того апреля прошло уже (как летит время!) пятнадцать лет. Мы помним: в родильных домах в те дни большинству мальчиков давали имя Юрий. Этим ребятам сейчас по пятнадцать. Гагарин для них - уже история. Живой облик понемногу уже заслонен монументами, песнями и стихами, названиями пароходов, поселков, станций и площадей - обычный и естественный путь от жизни к легенде. И потому очень важно в день рождения Гагарина вспомнить его живым человеком.
Я знал Гагарина близко. Встречался с ним на космодроме, на свадьбе, на рыбалке, на собрании ученых, в почетном президиуме, в веселой комсомольской толкучке и дома в окружении ребятишек. Я видел Гагарина в одеждах, увешанных почетными орденами многих государств. И видел его в сатиновых трусах, когда космонавт шлепал себя ладонями по ногам, отбиваясь от комаров. Есть люди, знавшие Гагарина ближе и глубже. Думаю, лучшей, пока не написанной книгой о нем будет книга воспоминаний. Простых, безыскусных, каждое - на одну-две страницы. Мать, друзья детства, конструктор космических кораблей, государственный деятель, жена Гагарина, ракетчик на старте, космонавты, человек, отправлявший его в последний полет… Каждый по слову - и мы получим живое свидетельство об очень дорогом для нас человеке.
Если бы пришлось участвовать в этой книге, свою страницу я написал бы о первой встрече. Тогда, 12 апреля 1961 года, мы еще не знали, кто этот человек, знали только фамилию и кое-какие подробности биографии. Не терпелось космонавта увидеть, и мы с репортером Павлом Барашевым, преодолев горы препятствий, получили разрешение полететь в район приземления. В огромном самолете «ИЛ-18» мы были единственными пассажирами. Стюардесса явно знала какой-то секрет. И мы без большого усилия стали его обладателями: «Этот самолет завтра доставит в Москву Гагарина».
В Куйбышеве нас ожидали новые препятствия, но часам к четырем дня мы все же пробились в крепость, охранявшую космонавта. Это был дом на берегу Волги. В большом зале стоял бильярд. Мы стали гонять шары, нетерпеливо поглядывая на большую дубовую дверь. Именно из нее, как нам казалось, должен был появиться космонавт. Худощавого миловидного лейтенанта, сбежавшего по узкой деревянной лестнице сверху, мы приняли за адъютанта, который, конечно же, должен тут быть…
Вы из «Комсомолки»? - приветливо улыбаясь, сказал лейтенант.
Сверкающий позументами шлейф из пожилых генералов и врачей в штатском по лестнице сверху сразу же все прояснил - мы говорили с Гагариным! Но ничего богатырского в человеке. Рост - ниже среднего. Скроен, правда, на редкость ладно. В глазах веселые искорки. Покоряющая улыбка. Все глубокомысленные вопросы, которые мы приготовили космонавту, оказались не к месту. Надо было спрашивать что-то очень простое. Гагарин нас выручил.
Ну как там Москва?
У нас были газеты с первым рассказом о космонавте, со снимками его дома. Это было первое зеркало славы, и Гагарин с мальчишеским любопытством в него заглянул.
Да, это Валя и дочка…
Мы оправились и поспешили с вопросами о здоровье, о самочувствии. Попросили сыграть в бильярд. Гагарин с готовностью взялся за кий и сразу же показал, что проигрывать не намерен. Игры, однако, не получилось. Один из нас суетился со съемкой, а у медиков-генералов были свои обязанности - с шутками, под руку, но настойчиво они увели от нас лейтенанта Гагарина. С лестницы, повернувшись, он подмигнул и показал руку, дескать, еще доиграем.
Космонавт в эту ночь спал, как всегда, хорошо. А мы с Барашевым не заснули. Передав в газету заметку, долго отвечали на один и тот же вопрос. Все в редакции хотели знать: какой он? Потом почти до утра мы сидели возле приемника - на разных языках в эфире беспрерывно повторялось слово Гагарин.
Утром зал, где вчера мы начали бильярдную партию, заполнили именитые граждане города Куйбышева - директора заводов, руководители разных ведомств. У каждого был подарок для космонавта. . И всех привело сюда беспредельное любопытство: какой он? А потом было море людей, в котором «ИЛ-18» казался маленькой рыбкой. Гагарин в новой, с иголочки, форме майора стоял на лестнице, подняв для приветствия руки. Но люди не хотели его отпускать. Одно слово летало над полем: Га-га-рин! В эту минуту можно было понять: легкой жизни у парня не будет.
Потом мы летели в Москву. Это были два часа в жизни Гагарина, когда все было позади, и все только-только еще начиналось. В иллюминаторы были видны истребители почетного сопровождения. Командир нашего самолета вышел сказать: «Что делается на Земле, братцы! Наш радист не может отбиться. Журналисты умоляют, грозятся, требуют, просят хоть слово от космонавта…»
Таким было второе рождение Гагарина. Так началось испытание на человеческую прочность, более жесткое испытание, чем переход рубежей космоса. Ожидал ли он сам, что окажется на вершине внимания, любопытства и поклонения? За пять минут до посадки во Внукове я сел рядом с ним. Самолет пролетал как раз над Кремлем. Улицы были запружены людьми.
В честь тебя… Ожидал?
Гагарин был смущен и заметно взволнован. Он знал, конечно, цену всему, что совершил позавчера утром, но явно не ждал, не представлял этой лавины чувств, замкнувшихся на его имени…
И потом были еще семь лет жизни; напряженной жизни на виду у людей. Работа. Семья. Друзья. Все было, как у других. Но была еще трудная, пожизненная честь - быть символом нации, олицетворением всего, что стояло за его стовосьмиминутным полетом. Полная тяжесть этой нагрузки была известна только Гагарину. Но он никогда не жаловался. Умел везде успевать. Знаменитая его улыбка не потускнела от времени, не превратилась только в защитное средство. Сверхчеловек? Нет, обычный человек из плоти и крови, но хорошей закваски был человек и очень крепкой закалки. Этим и дорог. Мечтал ли еще полететь? Мечтал. Говорил об этом не часто, но говорил. И были у него определенные планы… Таким людям надо бы отпускать по два века, а он прожил до обидного мало. Но жил хорошо. До последней минуты жил по высокому счету: «Плавать по морю необходимо…»
Navigare necesse est… Это латинское изречение, древняя матросская поговорка: «Плавать по необходимо…» Некогда море для человека было бесконечным, безбрежным, неясным и потому постоянно манящим: а что там дальше, за горизонтом?
В далекие времена, когда никто еще не знал, что Земля — это шар, была отлита строка человеческой мудрости. Полностью поговорка пишется так: «Плавать по морю необходимо, жить не так уж необходимо». Глубина мысли состоит в том, что люди всегда дороже самой жизни ценили познание окружающего мира. Открывать неизведанное всегда рискованно. Но человек с колыбели своей истории сознательно рисковал. Иначе мы не знали бы очертаний материков, глубин океана, пространства пустынь, высоты и толщи снегов. Все добыто дерзанием. Каждый шаг отмечен смелостью, вызовом опасностям и лишениям.
Всех, кто по крохам и лоскутам собрал нынешний образ Земли, перечислить немыслимо, имя им — Человечество. Но самые яркие имена память наша хранит и хранить будет вечно: Колумб, Магеллан… Наш век этот список пополнил именем: …
Плавать по морю необходимо… На долю Гагарина выпало счастье утвердить философскую широту этой мысли, ибо речь уже шла не о море, не о Земле в целом, люди шагнули в пространство, лежащее вне Земли.
Все, что бывает после первого шага, всегда превышает размеры первого шага. Но идущие торной тропой и широкой дорогой, непременно помнят о первом усилии, о впервые дерзнувшем. В космосе люди живут теперь неделями, месяцами. Но нужны были сто с лишним минут, прожитых Гагариным, чтобы стало возможным все остальное.
Повод для этого разговора — день рождения Гагарина. 9 марта ему бы исполнилось сорок лет. Конечно, грустно, что дату человеческой зрелости мы отмечаем без самого человека. Но следует помнить: Гагарин и после вершинного взлета жил по закону: «Плавать по морю необходимо…»
У Гагарина два дня рождения. Первый, тихий и незаметный,— в крестьянском доме. Второй — на виду всей Земли. Второе рождение вызвало множество чувств: «Он человек — посланец Земли», «он наш, советский». И, может быть, самое главное чувство — «он такой же, как все», родился в крестьянском доме, мальчишкой бегал босым, знал нужду… Высшая гордость простых людей — видеть человека своей среды на вершине успеха. Это дает человеку надежду, силы и веру. Вот почему смоленский парень в один час стал гражданином и любимцем Земли. С того апреля прошло уже (как летит время!) тринадцать лет. Мы помним: в родильных домах в те дни большинству мальчиков давали имя Юрий. Этим ребятам сейчас по тринадцать. Гагарин для них — уже история. Живой облик понемногу уже заслонен монументами, песнями и стихами, названиями пароходов, поселков, станций и площадей — обычный и естественный путь от жизни к легенде. И потому очень важно в день рождения Гагарина вспомнить его живым человеком.
Я знал Гагарина близко. Встречался с ним на космодроме, на свадьбе, на рыбалке, на собрании ученых, в почетном президиуме, в веселой комсомольской толкучке и дома, в окружении ребятишек. Я видел Гагарина в одеждах, увешанных почетными орденами многих государств. И видел его в сатиновых трусах, когда космонавт шлепал сеоя ладонями по ногам, отбиваясь от комаров. Есть люди, знавшие Гагарина ближе и глубже. Думаю, лучшей, пока не написанной книгой о нем будет книга воспоминаний. Простых, безыскусных, каждое на одну-две страницы воспоминаний. Мать, друзья детства, конструктор космических кораблей, государственный деятель, жена Гагарина, ракетчик на старте, космонавты… Каждый по слову — и мы получим живое свидетельство об очень дорогом для нас человеке.
Если бы пришлось участвовать в этой книге, свою страницу я написал бы о первой встрече. Тогда, 12 апреля 1961 года, мы еще не знали, кто этот человек, была только фамилия и кое-какие подробности биографии. Не терпелось увидеть космонавта, и мы с репортером Павлом Барашевым, преодолев горы препятствий, получили разрешение полететь в район приземления. В огромном самолете «ИЛ-18» мы были единственными пассажирами. Стюардесса явно знала какой-то секрет. И мы без большого усилия стали его обладателями: «Этот самолет завтра доставит в Гагарина».
В Куйбышеве нас ожидали новые баррикады препятствий, но часам к четырем дня мы все же пробились в крепость, охранявшую космонавта. Это был дом на берегу Волги. В большом зале стоял бильярд. Мы стали гонять шары, нетерпеливо поглядывая на большую дубовую дверь. Именно из нее, как нам казалось, должен был появиться космонавт. Худощавого миловидного лейтенанта, сбежавшего по узкой деревянной лестнице сверху, мы приняли за адъютанта, который, конечно же, должен тут быть…
— Вы из «Комсомолки»? — приветливо улыбаясь, сказал лейтенант.
Сверкающий позументом шлейф из пожилых генералов и врачей в штатском по лестнице сверху сразу же все прояснил: мы говорили с Гагариным! Но ничего богатырского в человеке. Рост — ниже среднего. Скроен, правда, на редкость ладно. В глазах веселые искорки. Покоряющая улыбка. Все глубокомысленные вопросы, которые мы приготовили космонавту, оказались не к месту. Надо было спрашивать что-то очень простое. Гагарин нас выручил.
— Ну как там Москва?
У нас были газеты с первым рассказом о космонавте, со снимками его дома. Это было первое зеркало славы, и Гагарин с мальчишеским любопытством в него заглянул.
— Да, это Валя и дочка…
Мы оправились и поспешили с вопросами о здоровье, о самочувствии. Попросили сыграть в бильярд. Гагарин с готовностью взялся за кий и сразу же показал, что проигрывать не намерен. Игры, однако, не получилось. Один из нас суетился со съемкой, а у медиков-генералов были свои обязанности— с шутками, под руку, но настойчиво они увели от нас лейтенанта Гагарина. С лестницы, повернувшись, он подмигнул и показал руку, дескать, еще доиграем… Космонавт в эту ночь спал, как всегда, хорошо. А мы с Барашевым не заснули. Передав в газету заметку, долго отвечали на один и тот же вопрос. Все в редакции хотели знать: какой он? Потом почти до утра мы сидели возле приемника — на разных языках в эфире беспрерывно повторялось слово Гагарин.
Утром зал, где вчера мы начали бильярдную , заполнили именитые граждане города Куйбышева — директора заводов, руководители разных ведомств. У каждого был подарок для космонавта. И всех привело сюда беспредельное любопытство: какой он? А потом было море людей, в котором «ИЛ-18» казался маленькой рыбкой. Гагарин в новой, с иголочки, форме майора стоял на лестнице, подняв для приветствия руки. Но море не хотело его отпускать. Одно слово летало над полем: Га-га-рин! В эту минуту можно было понять: легкой жизни у парня не будет.
Таким было второе рождение Гагарина. Так началось испытание на человеческую прочность, более жесткое испытание, чем переход рубежей космоса. Ожидал ли он сам, что окажется на вершине внимания, любопытства и поклонения? За пять минут до посадки во Внукове я сел рядом с ним. Самолет пролетал как раз над Кремлем. Улицы были запружены людьми.
— В честь тебя… Ожидал?
Гагарин был смущен и заметно взволнован. Он знал, конечно, цену всему, что совершил позавчера утром, но явно не ждал, не представлял этой лавины чувств, замкнувшихся на его имени…
И потом были еще семь лет жизни, напряженной жизни на виду у людей. Работа. Семья. Друзья. Все было, как у других. Но была еще трудная, пожизненная честь — быть символом нации, олицетворением всего, что стояло за его стовосьмиминутным полетом. Полная тяжесть этой нагрузки была известна только Гагарину. Но он никогда не пожаловался. Умел везде успевать. Знаменитая его улыбка не потускнела от времени, не превратилась только в защитное средство. Сверхчеловек? Нет, обычный человек из плоти и крови, но хорошей закваски был человек и очень крепкой закалки. Этим и дорог. Мечтал ли еще полететь? Мечтал. Говорил об этом не часто, но говорил. И были у него определенные планы… Таким людям надо бы отпускать по два века, а он прожил до обидного мало. Но жил хорошо. До последней минуты жил по высокому счету: «Navigare necesse est, vivere non est necesse» — «Плавать по морю необходимо…»
Март 1974 г,
В.ПЕСКОВ
Сегодня в бухту Золотой Рог войдет российский парусник "Крузенштерн", совершающий кругосветное плавание. Есть что-то символичное в том, что он приходит во Владивосток 28 марта - в тот же день, когда ровно два года назад вернулся приписанный к Владивостоку фрегат "Надежда".
Меня много раз спрашивали: "А зачем нужно было затевать это кругосветное плавание? Ведь оно стоит немалых денег, тем более что в дальнейшей жизни этим курсантам не придется работать на парусниках?". И непросто порой объяснить людям, в большинстве случаев далеким от моря, что нынешним курсантам так необходима океанская практика. Что хождение под парусами во всем мире признано лучшей морской практикой для начинающих мореходов. Что для страны, пославшей свой парусник вокруг света, это демонстрация ее силы, экономической мощи и флага, столь необходимых в решении дипломатических и торговых вопросов. Что это связь с теми соотечественниками, кто по разным причинам находится за ее пределами. Не сразу смог я сформулировать для себя емкий и в то же время исчерпывающий ответ. Все встало на свои места, когда в далеком порту Сува на Фиджи мы встретили парусник индийских ВМС под командованием капитана 3-го ранга П. К. Гарга, трехмачтовый барк "Таранжини", который, как и "Надежда", совершал кругосветное плавание.
В буклете, посвященном этому плаванию, изданном в его начале и рассказывающем обо всем его маршруте, о предыстории идеи и осуществлении кругосветного плавания, я нашел такие слова: "Задача плавания барка "Таранжини" состоит не только в том, чтобы молодые офицеры и курсанты научились ходить под парусами. Главная задача - это развить в людях дух приключений, привить каждому такие качества, как навыки коллективного труда, постоянная готовность, гибкость мышления, физическая выносливость, качества лидера, и развить способность принятия и осуществления решений в трудных условиях плавания. Ознакомить и научить курсантов не бояться плавания в Мировом океане".
Почему же у нас порой возникают сомнения в необходимости подобных плаваний? Я, наверное, старомоден и испорчен в этом вопросе советским воспитанием, но слово "патриотизм" для меня не пустой звук, а учебный парусный корабль как раз и является одним из важных звеньев в воспитательном процессе будущих специалистов морского флота, патриотов своей Родины. Мы можем и должны гордиться тем, что страна способна послать парусный корабль в столь длительное и сложное плавание, которое прошло, что называется, "в штатном режиме". И во всех портах мира на бегин-рее развивался флаг Приморского края. После ремонта в Польше на верхнем фор-марселе мы несли герб России, а на крыле мостика гордо красовался уссурийский тигр, запечатленный на гербе Владивостока.
Все это лишний раз доказывало, что Приморский край и Владивосток вовсе не захолустье, а, хоть и далекая окраина России, все же один из главных форпостов мощной морской силы.
"Navigare necesse est, vivere non est necesse" ("Плыть по морю необходимо, жить нет необходимости") - это древнее латинское изречение еще долго будет будоражить воображение людей. Человека всегда будет тянуть за горизонт. И поэтому всегда кто-то будет уходить в далекое плавание. Корабли рождаются, чтобы ходить по морям, а парусники - чтобы из вчерашних мальчишек делать "морских волков". Поэтому это кругосветное плавание больше всего было нужно тем молодым парням, 189 курсантам и двум юнгам, которым предстояло входить в жизнь, тем более в морскую жизнь. Это плавание, я уверен, сделало их более крепкими, выносливыми, уверенными в себе, оставило неизгладимые впечатления на всю жизнь, воспоминания о которых будут согревать их души в самые суровые моменты.
Чтобы глаза мальчишек горели, чтобы они возвращались домой возмужавшими и окрепшими, чтобы любили, гордились своей страной, краем и городом, чтобы осознанно постигали премудрости своей профессии и никогда не жалели о своем выборе - это и есть то главное, ради чего и надо осуществлять подобные кругосветные плавания.
От редакции: посетить "Крузенштерн" все желающие смогут 31 марта, 1 и 3 апреля. Доступ будет открыт с 10 до 19 часов. Экскурсии для школьников проводятся по предварительной записи. Заказ можно сделать по телефону 26-56-62.
Российское учебное парусное судно "Крузенштерн" финишировало третьим на очередном этапе международной регаты "Вызов Атлантике". Но это еще вопрос, кто кому бросил вызов.
Океан встретил парусники полным безветрием. В конце концов участникам пришлось включить машины и идти в бермудский порт Гамильтон без парусов. Зато каждый из 120 наших курсантов - будущих капитанов рыболовного флота, штурманов и механиков - одержал безусловную личную победу. Потому что подниматься по вантам на пятидесятиметровые мачты, работать на высоте двенадцати-шестнадцатиэтажного дома с парусами - это если и не подвиг, то по крайней мере преодоление.
Корреспондент "Российской газеты" теперь знает это на собственном опыте - принял участие в торжественных проводах "Крузенштерна" в Калининграде, прошел на легендарном паруснике "до первой станции" - голландского Амстердама и, чтобы не быть белой вороной среди моряков в синих робах, тоже забрался на мачту.
Первый аврал
Парусная практика после первого курса академии - своеобразный тест на профпригодность для будущих рыбаков. Не научившись управлять парусами и собственным страхом, постигать теорию современного судовождения бессмысленно, говорят специалисты. Ванты "Крузенштерна" - если не первая, то уж точно вторая после потупления в вуз ступень в карьере 16-18-летних ребят, от профессионализма которых через десяток лет будет зависеть всероссийский улов. И уж точно - заработки и безопасность членов экипажей судов, на которых будут капитанить сегодняшние курсанты.
Но и "Крузенштерн" без курсантов не может идти под парусами. Одна только профессиональная команда из 70 человек не управится. Хочешь не хочешь, курсанты должны подниматься на мачты и ставить паруса.
Для начала их, правда, пришлось поднять из трюма на реи и закрепить так, чтобы можно было легко поставить и убрать. В первый же день плавания боцманы у каждой мачты собрали команды "добровольцев", долго инструктировали, потом дожидались тех, кто решил напоследок сбегать в гальюн, недосчитались кого-то, снова собрали и проинструктировали. Силком на высоту никого не загоняют. Но те, кто решился подняться, спускаются на палубу мужиками. А те, кто в это время кучковался у бортов, висел на леерах и время от времени поглядывал вверх, останутся пока пацанами.
Правда, не надолго. При следующем парусном аврале и они полезут на мачты. И уже через пару-тройку дней все будут почти так же ловко и бесстрашно, как их боцманы, работать с парусами.
Капитан "Крузенштерна" Михаил Новиков рассказывает, что в каждом рейсе обычно бывает человек 5-6 "отказников". Тех, кому трудно победить страх высоты. Поодиночке они являются к капитану и требуют ссадить их на сушу в первом же порту. Жалуются на тяжелые болезни.
Капитан Новиков, получив от судового врача медицинское заключение "здоров", спрашивает у парня что-нибудь вроде: " А что ты своей девушке скажешь?" И, добившись легкого замешательства, предлагает вернуться к разговору через несколько дней. Или напрочь забыть его, если "тяжелая болезнь" отступит. Как правило, так и бывает.
За всю историю практик на "Крузенштерне" ни один курсант не навернулся с мачты в море или, не дай Бог, на палубу. На высоте от страха руки крепче сжимают ванты, нога плотнее становится на балясины. На мачту пускают только в обуви с каблуком, чтобы нога не проскальзывала. И в шапке, чтобы волосы не зацепились за какой-нибудь трос и не появилось инстинктивное желание освободить их руками. И в страховочном поясе- хомуте, к которому приделан карабин. При любой остановке им полагается прицепиться к ближайшему тросу.
Вся эта экипировка, да еще синяя роба, имеются в виду, когда по судовому радио раздается: "Палубной команде собраться у первого грота. Форма одежды - рабочее платье". Первый грот - это не нора на палубе, а грот-мачта. Гротов два - первый и второй. Перед ними высится фок-мачта, а позади - бизань.
Вспоминая Падую
"Крузенштерн" с самого начала был построен как учебное судно. Было это в 1926 году в Германии. Звался он тогда "Падуя", а именем германца, совершившего кругосветку во славу России, его назвали, когда судно перешло к СССР по репарации.
На "Падуе" было предусмотрено и 40 дополнительных мест для практикантов. "И только тогда они сами платили за науку, - рассказывает капитан-наставник "Крузенштерна" Геннадий Коломенский. - А мы наших курсантов кормим, поим, одеваем и спать укладываем". Благодаря этому человеку "Крузенштерн" в девяностые не был продан на металлолом или в лучшем случае в какой-нибудь зарубежный морской музей.
Интересно, что анализы показали: корпус "Крузенштерна" изготовлен из весьма посредственной стали марки 3. Но немцы знали, видно, какой-то секрет: корпус "Крузенштерна" до сих пор не тронула ржавчина. Кусок переборки, отрезанной болгаркой, тоже лежит в судовом музее. Видимо, чтобы ни у кого не возникла безумная идея списать красавец-парусник в утиль.
Между прочим, профессиональная команда "Падуи" состояла всего из 30 человек. В судовом музее есть фотография этих морских бродяг - молодых, мускулистых, нищих и дерзких. Но и они бы не справились с сегодняшним "Крузенштерном". Раньше на палубе было тесно от всевозможных механизмов, которые помогали поднимать реи, ставить паруса и вообще делать больше работы, не влезая на мачты.
Изначально "Падуя" предназначалась для перевозки селитры из Южной Америки в Европу и была типичным "винджамером" - выжимателем ветра. То есть могла идти и в ревущих сороковых со скоростью 16 узлов в час. Даже сейчас так быстро двигаются в основном военные корабли.
Морскую практику прошел
Чтобы не попасть в число немногих на "Крузенштерне", кто никогда не видел палубу с высоты чаячьего полета, корреспондент "РГ" тоже поднялся по вантам. Не на самую макушку мачты, а до первой - марсовой (от названия паруса - марсель) площадки. Но все же и это на высоте шестого этажа над палубой. Причем ванты сходятся в одной точке на дне этой самой площадки, а узкий лаз на нее находится чуть в стороне. И нужно на восемнадцатиметровой высоте переступить с балясины на блоки, чтобы протиснуться в отверстие в полу и очутиться на площадке примерно в полтора квадратных метра.
Проделывать все это впервые страшно. Еще страшнее - понять, что стоя на высоте 18 метров, зацепившись за трос карабином и судорожно вцепившись рукой в леер, совершенно невозможно зажмурить один глаз и сфотографировать мачты, работающих на них курсантов и слегка волнующуюся Балтику вокруг. Потому что при этом ненадежная твердь мигом уплывает из-под ног, и хочется опуститься на колени. А еще лучше - лечь.
Но предстоит еще и спуск, когда нужно протиснуться в тот же узкий лаз, нащупать ногами блоки, перешагнуть на ванты и уже после этого, не слишком заботясь об имидже, ползти вниз.
Оказавшись на палубе, очень хочется махнуть водки - разом граммов 150. Но водки нет. На "Крузенштерне" - сухой закон.
Едва ли это восхождение можно назвать героическим. Капитан Новиков оценил его по достоинству: пожал корреспонденту "РГ" руку и выдал диплом - морскую практику прошел.
Вверх по вантам или вниз по трапу
Ночью на Балтике не темно и не пустынно. Красными огнями отмечены мачты ветряков, которых вблизи берегов Дании - целые поля. Сияют по берегам города, светятся встречные и попутные пароходы. Их много - паромы, трансатлантические контейнеровозы, сухогрузы, рыбаки. Вот только парусники, не считая небольших яхточек, встречаются редко.
Паруса в нашем мире окончательно стали баловством? На "Крузенштерне" так считают только механики. Стоя в трюме ниже ватерлинии, они, перекрикивая шум четырех машин (две обеспечивают ход, две - вырабатывают электричество), тычут пальцами вверх: "Судно называется учебным парусным, но идет на дизельном топливе, обратите внимание".
Палубная команда, напротив, дышит морским ветром и поглядывает на механиков в буквальном смысле свысока.
А вот капитан Новиков, рассуждая о парусах и машинах, почему-то, во-первых, рассказал, что адмирал Нельсон нещадно страдал от морской болезни до самой гибели, что, впрочем, не мешало ему одерживать грандиозные виктории. А, во-вторых, признал, что некоторые механики на его судне до сих пор мучаются при качке точно так же, как знаменитый британец. Хоть и ходят на "Крузенштерне" не первый год. Капитан обязан быть тонким политиком.
Впрочем, говорят, когда шторм рвет паруса, уже не до политики, и экипаж обращает молитвы не только к Богу, но и к механику.
